Проконопатили, просмолили судно, поката заготовили, стали ждать ледохода, а Брюс тем часом вздумал гребцов нанять из местных, тотемских, но Тренка вдруг воспротивился:
— Здешних не бери, — говорит. — Лучше сволочей на Юге-реке возьмем. Там люди верные.
Граф на чертеж глянул, расстояние померял.
— А кто же до Юга грести станет?
— Люди твои. Эвон какие молодцы.
Для сопровождения посольства на Индигирку Брюс подобрал людей опытных, надежных, из своего Артиллерийского приказа: половина из них офицеры, другая — нижние чины. Однако даже капрала посадить на весла будет унижением, ибо каждый из них, кроме охраны невесты, имел всяк свою, но иную задачу, к коей был более приспособлен. Во время пребывания в югагирской землице одни обязаны были высматривать, выслушивать и запоминать все, что касается возможного заговора супротив русского престола и царствующей семьи; другие — добывать сведения о местонахождении золотых россыпей по Индигирке, Лене и Яне, то есть устанавливать, где чувонцы добывают разь; третьи — составлять карты и абрисы югагирских земель, используя инструменты; четвертые — изучать обычаи, нравы и привычки чувонцев, родословное древо их князя Оскола Распуты; по мимо того, вызнать, каким еще богам, кроме Христа, они поклоняются, и выявить места тайных святилищ, коли таковые имеются; и все вместе — заполучив у югагиров календарь, доставить его графу во что бы то ни стало.
Начальником сего отряда был назначен лейтенант Данила Лефорт, с младых ногтей Брюсом вскормленный внучатый племянник старого и ныне покойного Лефорта. Девять лет он верно отслужил при генерал-фельдцейхмейстере офицером, исполнявшим особые и часто щепетильные поручения. Кроме своего основного урока, Данила обязан был тайно приглядывать за своим командором и начальником, у коего был в полном подчинении, — за Ивашкой Головиным, и в случае его отступничества или, хуже того, измены, имел право подвергнуть его аресту и, возглавив посольство, сопроводить невесту, добыть вещую книгу. Сию крайнюю меру Брюс предусмотрел не из-за своей подозрительности и недоверия; слишком велик был замысел сего предприятия — завладеть чувонским календарем, по коему можно изведать будущее.
Об этих тайных уроках своих людей граф не мог сказать Трепке и посему вынужден был послушаться его совета и посадить их за греби, к тому же весел было двенадцать — как раз по числу отряда, И с каждым пришлось побеседовать, дабы избегнуть ропота и обид.
Но едва сей казус был разрешен, как приезжает посыльной от воеводы из Вологды — чуть только не трясется от страха зубы чакают, поскольку доставил пакет от самой императрицы Екатерины, посланный капитану Головину! Ивашка тут же печати сломал, развернул, а там указание — немедля прибыть ко двору ее величества.
А про Брюса не сказано ни слова!
Посоветовались они между собой и решили: ослушаться — только гнев на себя навлечь еще до начала пути на Индигирку, наушники сообщат все были и небылицы, и государыня по недомыслию своему начнет препоны ставить. А лучше исполнить ее волю и заодно узнать молву, что при дворе бродит. Надумали так, но у обоих сомнения остались, не случится ли чего непредвиденного. Больно уж властное послание, без слов ласковых, обыкновенно присущих Марте Скавронской, когда она обращается к любимчикам покойного императора.
Пришли они к Тренке в чум и спрашивают, как лучше поступить. Югагиры же сидят возле костра, молчаливые, отстраненные, глядят в огонь и бороды свои теребят.
— Ступайте, а я нагадаю, чему быть должно, — сказал наконец Тренка.
Проходит день, ночь, капитан с графом уж места себе не находят: ежели ехать в Петербург, то в сей же час, иначе на обратном пути можно угодить в распутицу, когда ни на санях, ни на колесах, да и реки вскроются.
Тут является югагир мрачный и сообщает Головину:
— Не хотел открывать тебе грядущего, да придется. Ибо по воле твоей ныне все и сотворится.
А должно было все сотворяться по воле Брюса, поэтому он обиженно насторожился.
— Говори!
— Гулящая женка, что на престоле сидит, женить тебя вздумала, боярин. И сговорила конюха отдать за тебя его дочь.
— Какого конюха? — Капитан с Брюсом недоуменно переглянулись.
— Имени его не ведаю, но сей холоп ныне самый близкий при ней и всячески ею обласканный. Оба племени беспородного, а величают себя — один «светлейший князь», другая и вовсе «царица»…
— Меншиков?!.
— Ежели из простолюдинов, знать он.
— Верно, батюшка его конюхом служил! — вспомнил граф. — И что же, коль Иван Арсентьевич поедет, свадьбе с Марией быть?
— Не токмо свадьбе быть…
А Ивашка вспомнил семью Прончищевых и говорит:
— Не поеду в Петербург. Петр Алексеевич хоть и велел Меншикову дочь за меня отдать, но жениться на ней не стану.
— Добро ли царя ослушаться, боярин?
— Жена мне нужна такая, чтоб можно было с собою в кругосветное путешествие взять. А Мария избалованная, вздорная и привыкла, чтоб прихоти ее исполняли. На что мне такая?
Графу показалось, Головина сомнения мучают, и потому вздумал их развеять:
— Неправду ты нагадал, Тренка! Меншиков ныне в фаворе и вряд ли выдаст дочь за капитана. Теперь он станет выгоды своей искать.
Тренка словно и не услышал его, а бороду в кулак собрал и слепые глаза на капитана уставил.
— Не спеши отрекаться, подумай, дабы не сожалеть потом. Женишься на дочери конюха — возвысишься. Вкупе с тестем своим править станешь.
Ивашка встряхнулся.
— На что мне возвышаться? Так довольно поднялся, и скучно сделалось… Не поеду.