Невеста для варвара - Страница 26

— Баская дева, боярин, — сказал наконец Ивашке, но как-то сдержанно, словно чем-то недоволен остался.

Товарищи его, как всегда, покивали и посмотрели на капитана с уважением.

А Варвара вдруг подняла покров, глянула на югагиров снизу вверх и с неким восхищением — росту они были все под сажень — спрашивает:

— Так вы и есть чувонцы из Беловодья? Слепой Тренка будто бы даже прозрел.

— Мы из племени Юга-Гир, — гордо произнес он, блуждая бельмами и словно рассматривая невесту. — А чувонца-ми прозываемся оттого, что наш народ прежде чтил пророчицу Чуву.

Варвара пробежала взглядом по их лицам.

— Жених мой, Оскол, образом схож ли с вами?

— Мы его сродники! — чуть ли не хором ответили юга-гиры. — И все принадлежим ко княжескому роду Распуты Ветхого,

У нее от подобного ответа еще больше интересу:

— А расскажите мне, каково там жить, в раю земном — Беловодье?

Капитан ощутил себя лишним при сем разговоре, развернулся и пошел, удрученный.

Переночевали они в странноприимном доме при монастыре и наутро посланные Тюфякиным розвальни разгрузили и вспять отправили, в Москву, покуда санный путь стоит, а сами отправились на Сухону-реку, что была в двадцати верстах. Встали на голом ветреном берегу, и югагиры научили, как из жердей да войлока чумы ставить. В середине установили малый чум, для невесты со служанкой, пол застелили мягкой кошмой и лишь земляное пятно оставили в середине — для костра. Вокруг выстроили четыре побольше, для эскорта, чувонского посольства и отдельно — Брюсу с Головиным. Местные люди ходят мимо, дивятся: экие смешные шалаши, и дым над ними курится!

Обжились, прикупили сена, зерна лошадям и стали ждать половодья. А пока Ивашка взял с собой двух офицеров и поехал в Вологду, дабы найти и сторговать судно, что может ходить реками и морями на гребях и под парусами. Пришел в купеческое собрание, мол, коч хочу купить, а ему в ответ, дескать, чужим не продаем и торговать на наших реках никому не позволим. Головин им доказывать давай, что купечеством промышлять не станет, а уйдет Двиной на море или через Вычегду и оттуда волоком на Печору и далее все равно морем, далеко за Уральский камень. Но тут купцы и вовсе испугались, поскольку так далеко не ходили, и заподозрили что-то неладное, хотя и сами не знали, что. И на всякий случай судна ему не продали.

Тогда он отправился к воеводе и без всяческого чинопочитания к нему вломился, застав заделом весьма странным — стоял перед зеркалом со спущенными штанами и что-то рассматривал ниже обвисшего живота. Головин в тот час догадался о причине таковой позы: тесные лосины истирали промежность и в пахах пояшшлисьопрелости, причиняющие при ходьбе невыносимые страдания.

— Добро толченым мелом припудрить, — участливо заметил он. — А на ночь обсыпать толокном.

Захваченный врасплох, воевода торопливо натянул штаны, побагровел и вскричал:

— Отчего без доклада?! Кто таков?

— Уполномоченный его величества государя императора Петра Алексеевича, — представился Ивашка и вяло козырнул: — Капитан третьего ранга Головин.

И предъявил государеву грамоту.

Воевода узнал руку покойного императора, однако же прочесть не мог, поскольку страхом объялся: то ли суеверен был, то ли испугался подозрений в измене, ибо присягнул Екатерине, то ли от великой растерянности — в любом случае, из красного обратился в бледного и потного.

— Чем могу?.. — пролепетал. — Готов исполнить…

Ивашка кратко изложил суть дела, добавив, что они вкупе с генерал-фельдцейхмейстером Брюсом выполняют тайное предсмертное поручение государя, чем еще больше поверг воеводу в боязливое смущение и некое отупение. О Головине он мог и не знать, но имя графа было на слуху многие годы, поэтому, слегка опамятовавшись, воевода обещал немедля оказать содействие в приобретении судна.

Но сам убежал и спрятался так, что никто найти не смог ни в тот же день, ни на следующий — чиновники лишь руками разводили.

Капитан понял, что ничего не добиться, и пошел на причал.

На берегу Вологды-реки разномастных лодок и малых суденышек было в избытке, и уже многие из-под снега откопаны, мужики смолу варят, конопатят и смолят. Однако подходящих посудин всего несколько и никто их не продает — кивают друг на друга, отсылают то на один берег, то на другой. А если кто и соглашается на уговоры, то такую цену называет, что можно трехмачтовый фрегат купить, или настолько гнилую рухлядь предлагает, что и на дрова не годится. И все Ивана спрашивают, кто такой, куда и зачем идти собирается, — слух-то уже прошел, что какие-то подозрительные люди стоят на Сухоне и живут в шалашах из кошмы. Потолкался так капитан среди вологодского народа и даже корыта не купил.

Вернулся на стан, а Тренка говорит:

— В Тотьму пойдем. Там живут люди торговые, по рекам до студеных морей ходят, а посему лодок у них великое множество.

Собрали они чумы, загрузили в сани и по льду прямым ходом отправились в Тотьму. А там и впрямь любое судно можно сторговать, только цену назови и стой на своем — люди, привыкшие широко ходить, понятливые да и податливые. И вопросов лишних не задают, ибо на пути живут и ко всякому народу привыкли. Выбрали они на берегу подходящий плоскодонный коч, восьми саженей длиною, с носом окладистым, высоким — морем можно ходить, но по виду судно хаживало мало, более на берегу стояло. И теперь пора бы уже конопатить и смолить, а вокруг даже снег не откопан.

Нашли хозяина — заболел, оказывается, торговый человек, второй год кровью харкает. Будто где-то на волоке взятку не дал управляющему и донести обещал, а тот подговорил сволочей, они поймали да задом на дорогу посадили. Хоть и хворый, а цену своему кочу знает — шестнадцать коней с санями и сбруями отдали, решил по выздоровлении ямщину гонять, английское скорострельное ружье и еще сорок рублев серебром приплатили. Зато взяли в придачу три паруса запасных, две мачты, дюжину весел, двести сажен канатов, бичевок всяческих и две корабельные «матки» — компасы английской работы.