Невеста для варвара - Страница 75

Воистину, страна Беловодье, рай земной!

Из рыбы полный котел ухи наварил, юшку икрой заправил и диким луком — царское блюдо. Глухаря же выпотрошил, набил брюхо черемшой, ивовыми прутьями оплел, глиной обмазал и в углях запек. Однако и столь редкостная пища Варвару не особенно-то порадовала. Поклевала, ровно птица певчая, и на покой удалилась.

В избе югагирской, похоже, целый род жил: одна половина просторная, с печью низкой и долгой, которую с улицы топить можно, пихая неразрубленные дерева, а другая половина вся на светелки поделена, и в каждой топчан деревянный с постелью из медвежьих шкур, и вход шкурами же занавешен — эдакие крохотные спаленки. Княжна выбрала себе крайнюю, с окошком на восход, а Головин поселился в соседней, но среди ночи она прибежала испуганная, дрожит и даже сказать ничего не может. Кое-как слова добился: оказывается, к ней в окно человек заглянул — как будто женщина, поскольку безборода, на лешачку похожая. Простоволоса, нечесана, очи большие, круглые и будто насквозь зрящие, так что оторопь берет.

Заместо стекла пластинки мутноватой слюды были вставлены и замазкой промазаны — как уж она разглядела даже глаза, тем паче сумеречной ночью, неведомо. Ивашка винтовку схватил, вокруг избы оббежал, окрест все проверил и потом еще долго стоял, затаившись, однако, кроме птичьего пения, ничего не услышал. Возвратился в избу, изладил кое-какой засов — дома у чувонцев не запирались, — отсылает Варвару к себе, а она не идет. Мол, я уже свыклась, чтоб ты всегда рядом был, и сейчас с тобой остаться хочу. Но в чуме они спать ложились по разные стороны от костра, и огонь разделял; тут же один топчан, и то неширок, поместиться можно, да ведь как заснуть, ежели слышишь ее дыхание и запах его головокружительный чуешь?

Уложил княжну, а сам сел рядом, с ружьем в обнимку, вроде как сторожить. Не прошло и получаса, Варвара уснула, он же сидит, смотрит в окошко и не ее охраняет, а свои мысли шалые и неотвязные. Уж скорее бы утро, думает, пойду подходящий лес искать, челн-то в любом случае надобно строить. Пока тесу заготовишь, пока смастеришь, как раз и Троица подойдет…

Ночи краткие уже и светлые, на улице все видать, и в котором часу, не заметил, но вдруг тень пала на просвете! Привстал, пригляделся сквозь слюду, и верно—женщина! Ростом, поди, сажени полторы, и поскольку изба низкая, так склонилась и

глядит! Власы сизые растрепаны, на челе некий рисунок алый, брови мохнаты, а на теле вроде шкура оленья. Глядит, а сама нюхает, водит носом, ровно чуткий зверь.

Ежели хозяйка избы пришла, так что через дверь не заходит, а в окна подглядывает? Да и как зайти ей, ежели Ивашка ходит чуть пригибаясь — не распрямиться в рост, потолок мешает…

Может, лешачья женка, подобная тому лешему, коего ловили на волоке?

Покуда Головин таился и на неведомую гостью зрел, она стояла, взглядом блукая, и носом крутила, но едва подумал, дескать, сейчас выйду и поймаю, как жена сия отскочила и только меховая спина мелькнула.

Ивашке чудно стало и любопытно, он опять за ружье, вышел осторожно, прокрался чуть в сторонку от кзбы и залег между камней. До восхода пролежал, однако лешачка более не появилась. Вернулся в избу, дверь заложил, прилег в светелке рядом с Варварой, а она дышит легко, едва слышно, но так маняще, что, будто ветер уголья, греховные мысли вздувает и вот-вот огонь вспыхнет.

И дабы не внимать сим искусительным звукам, он уши заткнул да так и уснул.

Наутро Ивашка цвета травы-медуницы набрал, в баклаге наварил и стал княжну потчевать сладостью сей. Вкусила она варева и обрадовалась, так что ночные страхи чуть пригасли. А потом говорит:

— В сей час я к окну подойду с улицы, а ты выглянь.

— Зачем?

— А позри, так узнаешь!

Подошел к окошку, сквозь которое лешачья жена заглядывала. И видит, за мутной слюдой Варвара смеется — не так, конечно, как смеялась, когда он сажею в чуме вымазался, а легонько, но ведь развеселилась!

— Ты такой же великий стал, ровно леший! — сказала потом. — И очи у тебя такие же грустные, Иван Арсентьевич. Отчего эдак-то сотворяется?

— Что очи грустные? Нет, что великим сделался?

— Слюда в окошке изламывает, как стекло немецкое! Развинтил подзорную трубу и показал стекло увеличительное. Ей еще забавней стало, играть с ним принялась, на все предметы наводить и засим вовсе успокоилась. Однако Ивашка все равно вырубил в дверных косяках проушины и сделал настоящий засов. Но и при сем побоялся в тот день оставлять княжну в одиночестве, с собою позвал.

Лес на челн искали они долго и всю округу искрестили на несколько верст. Все больше тяжелая, смолистая лиственница попадалась, из коей хоромы можно срубить — двести лет стоять будут, а на легкую лодку требовались осина, тополь или на худой случай ель. Деревья сии тоже встречались, но низкорослые, сучковатые и чаще гнилые изнутри. Покуда бродили около заимки, много зверовых ловушек нашли, медвежью западню, ямы, где уголь нажигали, и даже смолокурню. А еще разного размера камни, расставленные по лесу в некоем порядке: то складываются в равнобедренный треугольник, то в правильный овал, это, вытянувшись редкой цепочкой, образуют некий долгий зигзаг ил и вовсе фигуру непонятную из-за ее великих размеров, сокрытых лесом.

Жизнь у югагиров была устроена здесь хоть и просто, без излишеств, но как-то очень уж основательно. В одном месте Иван с Варварой четырехпалую лиственницу нашли с правильно выгнутыми отростками, как обыкновенно не бывает, — будто две лиры перекрещены. Только посередине заместо струн стоит деревянная часовенка, искусно из дерева вырезанная, со слюдяными окошками на четыре стороны света, И когда дверцу отворили, внутри обнаружили чашу малую, похожую на лампадку, где еще жир сохранился и фитилек. Когда же обратным ходом шли вдоль Индигирки, наткнулись на чувонское кладбище, и Головин в тот час вспомнил, как Тренку хоронил. Перед смертью югагир попросил домовину ему срубить из дерев, положить его и сверху бревнами запечатать накрепко. Лес в том месте и вовсе хилый был, уродливый, так Ивашка кое-как сруб сделал, а покрышку вовсе из жердей составил и камнями обложил, чтоб волки не достали. Здесь же домовины срублены искуснее, чем часовенка, из тесаного и строганого леса, и бревна подогнаны друг к другу так, что в единое сливаются и стыка:: не видать. Покрышка же смастерена в виде пирамиды о четырех гранях и с четырьмя же резными конскими головами на вершине, смотрящими по всем сторонам света, — даже гривы словно на ветру развеваются. Не могила — теремок! От сего кладбища Головин наметил путь к дальнему гольцу, что виднелся верстах в пяти от Индигирки, полагая, что за горою, с полуденной стороны, лес покрупнее будет. Шли они с Варварой, пожалуй, часа три, по ходу дерева присматривая — а хорошо уже было, тепло, зелено, цветисто, из-под ног взлетали глухари, тетерева, куропатки и прочие птицы да садились тут же, не боясь человека. Из кустов оленицы с молодыми телятами смотрели с любопытством, белки по веткам скакали — и верно, рай земной! Дивясь этому, Ивашка вроде бы и за курсом своим следил, уж вот, кажется, рядом голец, но выходят они на чистину$7