После того как Головин прогнал ее ночью, Пелагея то ли от обиды, то ли от стыда говорит, а сама в сторону смотрит. Но Ивашка случайно глянул на Варвару и даже сквозь мудреную индийскую ткань взгляд ее поймал — такой прозрачности воздух здесь был!
А Варвара смотрит на него, Ивашку, и тоже просит…
Капитан велел причалить левым бортом, носом на стремнину, чтоб в случае чего сразу отвалить, и все-таки сначала лазутчиков выслал, сам весь берег через трубу осмотрел. В одном месте заметил что-то вроде тропы, да ведь, может, звери на водопой ходят. Лазутчики почти час вдоль склона порыскали, помелькали треуголками средь буйной зелени, следов человеческих не нашли и кричат:
— Сходите! До чего ж место благодатное!
Дозор на коче оставили, сбросили сходни и ступили на берег. А там после зловонных болот, где только лягушки голосят, и впрямь будто рай земной: птицы поют, лес высокий под горой, травянистые лужки и пчелки летают! Сволочи покшенки сбросили и босыми в тот час на гору побежали, команда по берегу разбрелась, и кто в мураве развалился, кто с любопытством по сторонам таращится. Тренка же сразу отделился и скоро пропал, да и присматривать за ним некогда было — Ивашка с Варвары глаз не сводил. Девицы как землю под ногами почуяли, так и понеслись, словно кобылицы застоялые. И когда набегались, сели на лужайке и стали венки плести. Головину самому любопытно: отчего средь зловонных болот такое благолепное место образовалось? С Прончищевым условие было по пути реки описывать, а если морем пойдет, то береговую линию уточнять, острова, что встретятся, на карту наносить, глубины мерять и прочие навигационные наблюдения производить. Пошел он вдоль подошвы горы Ураны и глядь, по каменной осыпи Тренка бродит, глыбы руками щупает. Взад пойдет, вперед, словно ищет что-то. Ивашка к нему приблизился, а югагир почуял это и спрашивает:
— Зришь ли врата, боярин?
Головин весь склон осмотрел — один камень, щебенка да мелкие деревца, а выше скала отвесная. Вершина горы от воды и мороза разрушается и сыплется вниз, и ничего похожего на ворота не заметно.
— Не вижу, — говорит.
— Солнце тебе куда светит?
— В затылок.
— А который час?
Ивашка часы швейцарские достал: — Четверть третьего пополудни.
— Да уж должны открыться…
— Кто?
— Врата… Ну, погодим еше.
И пяти минут не подождали, как у верхней кромки осыпи и в самом деле некий темный проем обозначился — два великих каменных столба с перекладиной. Но в рост не пройти, полсажени высоты осталось, ниже глыбами все завалено.
— Вот теперь зрю! — изумленно проговорил Ивашка, дивясь тому, кто же тут каменным строительством занимался, в эдакой глуши, и сколько же народу согнали, чтоб такие великие столбы с перекладиной отесать и поставить?
— Можно ли во врата пройти?
— На четвереньках так можно.
— Тогда покличь невесту. Да скорей, а то затворятся; А служанка ее пускай там останется.
Головин спустился, прибежал на лужок, а Варвара сидит в цветущей траве, сама как цветок, да еще венок сплела и на голову надела поверх покрова — истинно невеста в церкви пред венцом…
— Ступай со мной, Варвара Васильевна, — велел он, глядя мимо. — А ты, Пелагея, здесь останься.
Варвара послушно встала и, приподнимая подол сарафана, пошла по высокой траве, а капитан почуял затылком привязчивый, лешачий взор служанки. Когда же они поднялись к горе и под ногами оказался дикий, мшистый камень, невеста потеряла уверенность, и то споткнется, то поскользнется. Руку бы ей подать, да ведь служанкин взор и сквозь деревья сквозит…
И не посмел бы Ивашка сего сделать, но Варвара вдруг оступилась и сама помимо воли на руку его оперлась да так более не отпустила. А он даже сквозь суконный обшлаг кафтана почуял жар от ладони, коей она обхватывала его запястье, и огонь сей, сердца достав, ожег и остановил биение.
Пришли они так к Тренке, а тот говорит:
— Жди нас здесь, боярин.
И повел Варвару по осыпи. Сам идет спотыкается, руками глыбы шарит, и она тоже, ровно слепая, ибо в сапожках-то на высоком подборе неловко ступать по камням. Кое-как поднялись они к вратам и вроде бы вошли в них, согнувшись, но тут же и вернулись.
— Иди сюда, боярин, — окликнул югагир.
Оказалось, камни, ссыпаясь сверху, закатились в ворота и вход завалило — не протиснуться. Только слышно, воздух из подземелья сквозит, и то ли из недр горы Ураны, то ли от венка Варвары запах источается благостный, цветочный. Ивашка глыбы из ворот выкатил, мелкие камни выбросил и освободил вход. Солнце как раз в пещеру светило, и в его лучах открылась высокая зала со ступенями вверх. Только сквозь ворота столько камня насыпалось, что смотришь, как с горы. Спустились они сначала на пол, и видно, югагир здесь бывал не раз, поскольку, слепым будучи, повел невесту по сей лестнице уверенно, а Головин позади них пошел. Взошли они сажени на четыре в высоту, и тут свет совсем пропал, темно сделалось и ступени кончились, куда дальше идти, не видно, но пустота вокруг чувствуется и под ногами пол ровный, словно палуба.
— Зришь свет? — спросил Тренка.
— Да темнота, хоть глаз коли, — отозвался Ивашка. Голос у югагира был в сей пещере гулким.
— Не тебя спросил, боярин, — невесту.
— И я не зрю, — промолвила она, и голосок ее отозвался в невидимом пространстве криком испуганной птицы.
— Сними покров.
Ткань в ее руках прошуршала и затихла.
— Теперь зришь? — Нет свету, батюшка…
— Слепая, что ли? — грубо спросил Тренка. — Должен сверху свет спадать! На алтарь!