Невеста для варвара - Страница 37

— Имени ее не названо, — мстительно проговорил граф. — Но сказано: «Взойдет на престол женка гулящая и станет блуд творить великий. И погрязнут в разврате все ее присные».

— Сего сказать ей не могу! Хочешь, так сам, ежели снизойдет и примет! Погоди, а каков срок ее царствования, известно?

— Два года.

— Два?! Всего-то два?!

— От разгула да пития безмерного и примрет.

— Так писано?!

— Сие очевидно, Алексашка…

Меншиков ослабленно сел на край яслей, но через минуту встрепенулся, спросил с тоской:

— А кто же придет? Анна? Елизавета?..

— Отрок несмысленный да мстительный и за отца посчитается…

— Петр Алексеевич? — выдохнул князь и осел, осыпался в кучу, словно конские яблоки, — Так и сказано?

Ничего подобного Тренка не предсказывал, если не считать его слов про Марту Скавронскую, женку гулящую; Брюс все измышлял сам, ибо уж не мог удержаться и не отомстить Алексашке за отступничество. К тому же Петрова внука поддерживали Долгорукие — враги Меншикова…

— Сказано: второй царь, именем Петр; отец коего отцом и погублен, — подтвердил. — Мол, по правде все образуется, но не по кривде. Кто еще ныне отрок несмысленный с сим именем?

У светлейшего засвербило в носу, возможно, от навозного едкого духа, источаемого отовсюду, — у графа давно уж слезы наворачивались, поскольку он терпеть не мог сего запаха, и это тщательно скрывал.

Наконец светлейший чихнул, утерся платком и спросил то, что до сей минуты таил:

— Про меня сказано что в календаре?

Брюс ощутил мгновение истинной мести, однако проговорил бесцветно:

— Довольно и про тебя прописано.

— Ужель и имя мое названо?

— По именам означены только цари, иные по-другому…

— А как я назван?

— Парий из конского рода.

— Что сие означает?

— Париями чувонцы молодых простолюдинов именуют. По-нашему «парень» будет.

Меншиков верил! Ежели не до конца, то в любом случае пророческие слова графа западали не только в слух, а и в душу ибо зубами скрипнул, а зубовный скрежет суть глас души…

— Ты говоришь так, словно сам читал…

— Не довелось покуда… Со слов Тренки знаю.

— И что же мне напророчено?

— Как отрок несмысленный сядет на престол, так удалит тебя в дали несусветные. И быть тебе в опале до часа последнего.

Светлейший снес это стоически, разве лицо стекло книзу и повисло тяжелой серой каплей.

— Ложь, — по-шмелиному низко прогудел он. — Брешут твои югагиры!

— Должно быть, брешут, — подтвердил граф. — Или ошибаются. Но Тренка день и час смерти Петра Алексеевича угадал. И что схоронен будет спустя сорок дней, и что женка гулящая придет. И много прочих событий предрек. К примеру, как ты с Мартой сговорился Марию за Головина выдать…

И все же лицо Меншикова не сорвалось и не пало на пол унавоженный, ибо приходилось терпеть удары похлеще.

— Дай слово мне, что сии откровения останутся между нами, — вымолвил он жестко. — Распустишь молву — к императрице допущен не будешь до самой смерти. Поверь уж мне… И самого так опалю — власы трещать будут!

— Добро, светлейший князь, — легко согласился Брюс. — Мы с тобою суть товарищи старые…

Зажавши нос, Александр Данилович почти выбежал из денника и уже от порога прогундосил:

— Ох, гляди, Яков Вилимович! Коль солгал мне — сам ответишь перед государыней! И перед Богом тож… Ну, тому и быть, сиди и жди. Выручу тебя, замолвлю слово перед Екатериной.

Брюс был уверен: приглашение Марта Скавронская пришлет немедля или уж в крайнем случае завтра утром, когда проспится и вспомнит, что поведал ей светлейший князь. И ничуть не сомневался, что Меншиков не станет передавать ей предсказания относительно срока царствования — попросту не посмеет, забоится. Поджидая посыльного, граф не стал переодеваться в домашнее платье и до глубокой ночи проходил в парадном мундире со всеми регалиями, изрядно от сего притомившись. Когда же стало ясно, что в столь поздний час Марта Скавронская наверняка уже пьяна и способна вести прием только гвардейских офицеров, с удовольствием разоболочился и сразу же лег в постель.

Приглашения не последовало и наутро, а посему граф отправился в Сенат, где заседал целых два часа и лишь к обеденному времени навестил Артиллерийский приказ, где за время отсутствия его накопилось множество дел. И между ними поспевал еще читать отписки, доносы и жалобы заводчиков, поскольку управлял, ко всему прочему, Берг-Мануфактур-коллегией.

Однако, без пользы прождав весь день, он встревожился: тишина была странная, пугающая, что сейчас творится при дворе — неведомо, и оттого мысли приходят всякие. Меншикова он знал вдоль, поперек и навыворот, мог без всяких способностей к провиденью предсказать, что тот подумает, как поступит и что скажет в ту или иную минуту. Отличался Александр Данилович великим терпением, сносил от Петра Алексеевича все что угодно, вплоть до публичной выволочки и палки, тайно плакал, а потом делал вид, будто ничего не случилось. По наблюдениям Брюса, происходило это от полного отсутствия гордости и чувства собственного достоинства, чем грешили все поднявшиеся из грязи да в князи. Однако, приведя Марту Скавронскую на престол, Алексашка при ней заметно переменился, и что, если, будучи в отчаянном положении, взял да и передал ей весь их разговор? Бывшая прачка тоже уже почуяла себя императрицей, а то бы откуда такой царственный гнев? И вот теперь они сидят и придумывают ему, Брюсу, казнь лютую, ибо тот уподобился оракулу и предсказал государыне скорую смерть.