Невеста для варвара - Страница 35

Если Марта не знала, по чьему указу граф невесту высватал чувонскому князю и посольство отправил, то уж во всяком случае, прежде чем пугать арестом и унижать, следовало выслушать его самого, а не доверять слухам и сплетням, тем паче распущенным Анной Курляндской.

Но теперь пусть она поволнуется, протрезвев и услышав доклад секретаря…

Однако же надобно было прояснить истинное положение вещей и состояние нынешних нравов при дворе — от Марии Андреевны по понятным причинам правду скрывали, а посему Брюс отправился искать Меншикова, дабы услышать все из первых уст.

Час был послеобеденный, а Алексашка в это время, еще с Турецкой кампании, любил отдохнуть, поэтому граф явился к нему во дворец и сразу же пошел на конюшню, где светлейшего князя и обнаружил спящим в стойле. Невзирая на нынешнее высокое положение, нравы и привычки у Александра Даниловича оставались прежними, и он частенько жаловался, что от спанья на перинах у него начинаются мигрень и ломота костей, да и заснуть, мол, трудно, всякая чепуха в голову лезет. То ли дело на шуршащем сене, под знакомый сладковатый запах конского навоза!

Внешне он ничуть не тяготился своим низким происхождением и даже, напротив, подчеркивал его, бросая вызов породистой аристократии, а порою потешаясь над нею тем, что рассказывал, будто какой-то доктор-немец установил, что люди, не выносящие навозного духа, страдают скрытым душевным расстройством, иначе, заболеванием психическим. Поэтому советовал королям и царям испытывать здоровье своих придворных, министров и сенаторов, приводя их, к примеру, на конюшню или в коровник. Коли зажал нос или, хуже того, стошнило — для государственной службы не годен.

Сам Меншиков годился хоть в императоры, поскольку преспокойно спал в яслях, словно новорожденный Христос, и добудиться его было не так-то просто. Однако же на сей раз, когда оторвал голову от охапки сена и смел труху с лица, в тот же час признал, кто перед ним.

— А я за тобой, Яшка, хотел караул высылать! — радостно известил он.

— Не хлопочи, Алексашка, я сам пришел.

— Ты куда это запропастился, шотландская твоя душа? — После сна Меншиков обыкновенно был благодушен и насмешлив.

— Долгий сказ… Сперва поведай мне, что за сплетни пустила Анна Курляндская? Чем испугала ее величество, что арестовать меня вздумала? А сам явился, так не приняла. Пришлось секретаря отхлестать.

— О, брат, Екатерина в гневе на тебя великом! — Наедине с графом Алексашка обыкновенно называл ее Мартой или вовсе Марей. — Долгонько придется тебе… грехи замаливать!

В его насмешливом голосе хоть и слышалось привычное пренебрежение к своей прачке, однако теперь к нему добавилось и некоторое уважение, какое вызывает шалавая собака, способная укусить.

— Распутица, — пожаловался Брюс. — Речки вскрылись… Не дорога — беда…

— Где тебя носило?

— Исполнял волю Петра Алексеевича.

— Слыхал кое-что! Говорят, ты ныне свахой стал и в деле том весьма преуспел!

— Положение мое смехотворно, да хоть ты не смейся. Или уж арестовывай, коль Марта велела.

— Ну, с арестом она поспешила! — снисходительно вымолвил Меншиков. — Измена ей чудится, особенно на голову похмельную.

— Тогда иди да слово замолви, чтоб допустила. А я уж оправдаюсь…

— Тебе что же, Петр Алексеевич велел дурочку высватать?

— Отчего же дурочку?

— Так ведь дочка у Василия Тюфякина блаженная. Всем сие ведомо… Ну, каков князь, такова ему и невеста!

— Про князя откуда известно?

— Государыня следствие учинила, — серьезно сказал Меншиков, и отряхнув парик, напялил его на голову. — В ярость пришла. И впрямь все указывает на измену, брат, даже на трезвую голову. Будто вы с Головиным супротив Екатерины козни строите, угождая некоему князьку юга-гирскому. Потому приказала взять вас обоих под арест, покуда под домашний.

— Глупость несусветная! Мне бы только к ее величеству попасть — в два счета докажу, что и в мыслях сего не было, а напротив…

— Прежде мне докажи, — жестко перебил его Александр Данилович, чем поверг в тревогу. — А я уж сам решу, как с вами поступить.

— Что же ты, Алексашка, мне не веришь?

— Ныне я никому не верю. Ложь кругом. — Он выбрался из яслей. — И вольница в суждениях… Отчего я не знаю, что тебе перед смертью Петр Алексеевич поручил? Почто он и словом не обмолвился в отношении сидельца в Двинском остроге? И только из следствия узнаю, что таковой имелся? За невестой своему князю пришел…

— Отчего мне поручил, сие мне не ведомо, — обреченно проговорил граф. — Позвал меня, удалил всех от себя и суть дела изложил…

— Почему — тебя? И сего безалаберного капитанишку Головина?

Меншикова одолевало скрытое неудовольствие, вызванное ревностью, и Брюс попытался сгладить возникшие между ними задоры.

— Теперь уж не спросить…

Князь не услышал.

— И отчего вы оба с ним вышли из повинования? Послания императрицы презрели! Волю ее не исполнили!

Брюс с тоскою отметил, как сильно переменился старый товарищ, с коим еще бывали в Потешном полку, а потом проводили ночи на Сухаревой башне, глядя на звезды, мечтая о грядущем, например, как супротив Софьи выступить…

Ныне же, гляди-ка, Марту уже императрицей величает Яшку, арестовать готов, забывши, что все они из гнезда единого!

— Мы с Головиным исполняли волю Петра Алексеевича твердо и холодно произнес Брюс. — А он пред кончиной своей был весьма обеспокоен и чуял угрозу престолу.

— Уж не от кандальника ли сего югагирского?