Невеста для варвара - Страница 5

Граф присмирел, испытывая неприятный озноб, исходящий от государевой речи, а тот испил из ковша травяного настоя, утерся рукавом.

— И попекись изрядно, чтоб о поручении моем никто не изведал. Спрашивать станут — отвечай, по промышленным делам отослал Головина на Индигирку.

— Исполню, Петр Алексеевич!

— Вещую книгу, календарь югагирский, нам добудь! — велел строго и трезво император. — Какими хочешь хитростями! Выкради, кули или обменяй. Головину скажи: награда его ждет, что ни пожелает, все исполню. Вот тебе грамота, указ наш. Освободить югагиров от взимания ясака на вечные времена и перевести оных в разряд людей российских. Они за такой указ и князька своего отдадут, ибо гордые, считают себя умнее иных народов и ясак для них унизителен зело…

— Ежели все это вымыслы досужие и нету них календаря? Петр сорвал с головы полотенце с примочкой и снова осерчал:

— А ежели нет его, сам придумай и доставь, коли такой ученый!

— Добро, государь. — Согласно этикету, Брюс склонил голову и махнул треуголкой. — В сей же час выеду в Двинский…

— Погоди! Ты еще не выслушал. Ежели наши подозрения оправдаются и князек сей замышляет еще что-то, кроме женитьбы… Надобно сбить спесь с сего племени и гордыни поубавить. Ты Ивашке так накажи: ежели югагиры дурного не замышляют, пускай за невесту книгу вещую возьмет и уходит восвояси. Но ежели смуту чинят, то сверх того указ мой князю велю подать.

— Югагиры от сего еще более возгордятся! Скажут: боится нас государь.

— Эх, Яшка, шотландская твоя душа, — грустно вымолвил император, — Не ведомо тебе, как следует с туземными народцами обходиться…

— Варварские они народцы, Петр Алексеевич, — обиделся граф. — Когда на зло добром отвечают, сие за слабость принимается.

Государь рукой махнул:

— Ладно, не стану тебя учить. Ивашке дословно передай веление наше, а он уж догадается… И еще скажи, пусть сам югагиров не воюет и не обижает никоим образом, когда промеж них и прочих туземцев распря вспыхнет. А она непременно учинится… Пускай Головин, купцом оборотясь, торговлю откроет. Пороху и свинцу тем и другим даст поболее, чтоб месяца на три хватило. И на водку вели ему не скупиться. Они прежде хмельные довольно схватывались между собой и еще помнят обиды. Как пустят крови друг другу изрядно, так чтоб перестал давать ружейный и иной припас. Они из луков стрелять разучились и скоро с покаянием прибегут. А нет, так пусть воевода казаков на усмирение отрядит. Завершится распря, ясачный сбор след увеличить. Князька же самого пускай не убивают, а пленят и доставят мне. Я его в стеклянную посудинку засажу и в кунсткамере выставлю.

Этими словами он развеял остатки сомнений Брюса: император не бредил, не поддавался простудной лихорадке, а имел ясный ум и государев рассудок. Не было и намека, что часы его сочтены, что после срочного отъезда графа Петр и суток не проживет, скончается в страшных, до скрежета зубовного, муках в день, предсказанный двинским затворником…

И теперь, воочию позрев на югагира, а более получив подтверждение его предсказаниям, Яков Вилимович был ошеломлен. Он хоть и спорил еще с собою, однако уже склонялся к мысли, что некий варварский календарь и впрямь существует. А в нем расписано все, что случится, на множество лет вперед, иными словами, явлено будущее, познать которое Брюс всю жизнь стремился, отчего и обрел славу колдуна и волховника. Испытывая смятение, он не знал, как вести беседу и кем предстать перед Тренкой — генерал-фельдцейхмейстером ли и ученым, а может, и учеником, дабы заполучить календарь или хотя бы выведать замыслы князя варваров.

И если ныне уже нет Петра Алексеевича, а на престоле безродная неграмотная кухарка Меншикова, надо ли исполнять волю усопшего государя и добывать ему календарь? На что ему сия безделица в леднике, а тем паче в мире ином?

В этом мире она нужнее…

С такими смутными чувствами граф и встретил инди-гирского посланника, поводырем у коего был сам хромой комендант. Отпаренный и отмытый от мерзости заточника, расчесанный, принаряженный в старомодный и запрещенный к носке, дорогого сукна зеленый кафтан, побитый молью и явно вынутый из комендантова сундука, югагир помолодел и просветлился. Только незрячие, бельмастые глаза его по-прежнему блуждали, не способные за что-либо зацепиться взглядом.

— С легким паром, — дружелюбно проговорил Яков Вилимович.

— Благодарствую. — «Взор» его точно остановился на Брюсе.

Комендант усадил посланника на лавку, сам поднес чарку с медом.

— Вкуси, страдалец, — сказал с чувством, выказывая тем самым обыкновенное к нему отношение. — Не держи зла и обиды. Коли худо делал тебе, не по своей воле. И палача не я назначал — предписание было…

— Ступай, — велел ему граф. — Надо будет, позову. Прихватив свою жену, комендант удалился, а югагир пригубил хмельного меда, блаженно вытер усы.

— Сомнения тебя терзают, — неожиданно заключил он, — надо ли исполнять предсмертную волю царя, коли мы в забвении ныне… Гляди сам, немец, теперь ты волен решать, чему быть должно. Первый шаг уже сделал, избавил меня с товарищами от цепей. Пожелаешь идти далее — ступай, а нет, так не обижусь.

— Мне государь сказал, ты пришел, дабы невесту высватать. — Брюс несколько обвыкся и стал уже смиряться со своим положением ученика. — За своего князя. Ты ведь дядькой ему доводишься?

— Дядей родным, а он суть племянник.

— Сам-то женат?

— Не можно мне жениться…

— Отчего же?

— По зароку. Покуда племянника не оженю.